Сегодня началось наше с Полинкой долгожданное путешествие на Кубу. Наш день был расписан следующим образом: в парижском аэропорту мы должны были встретиться с нашими москвичами, выпить кофейку, пробежаться по дьюти-фри, загрузиться в самолет до Гаваны и провести долгие часы перелета в общении, распитии алкоголя, игре в преферанс и прочих радостях совместного путешествия.
День начался без особых приключений: мы вовремя выехали из дому, не попали ни в одну пробку, неспеша приехали в аэропорт, зарегистрировались на рейс, зашли в самолет, уселись на своих местах и пристегнулись. И ровно в ту самую минуту, когда самолет должен был взлетать, пилот включил громкую связь и объявил на нескольких языках: “Дамы и господа, наш самолет готов к разогреву двигателей, это займет приблизительно сорок минут”. Учитывая, что в Париже у нас было полтора часа на пересадку на следующий рейс, мы начали немного волноваться: кто-то сказал нам накануне, что для нормальной пересадки в Париже полтора часа зазора между рейсами будут как раз впритык. Теперь же у нас должно было остаться всего-навсего пятьдесят минут. Но мы с Полинкой — оптимисты, и раньше времени отчаиваться не стали. Тем более, что в конце своего объявления капитан подумал немного, и добавил на русском языке: “Задержка связана с тем, что в аэропорту “Шарль де Голль” произошли какие-то накладки, и он отказался принимать нас вовремя”.
Прогрев двигателей закончился через час, и мы, наконец, взлетели. Полет занял три часа. При снижении нам стало понятно, почему “Шарль де Голль” задержал наш рейс: над Парижем вовсю бушевала непогода. Во время посадки нам было наглядно продемонстрировано, как работают “Русские горки” в местном Дисней-ленде. Было крайне захватывающе, такой рекламный трюк прошел на “Ура!”: дети рыдали, кто-то крестился и читал молитвы, кто-то просто блевал и смотрел ошалелыми глазами в спинку впереди стоящего кресла. Я же, как и полагается на “русских горках”, радостно и восторженно вскрикивал на особо стремительных участках спуска, когда самолет проваливался в очередную воздушную яму. А Полинка смотрела на меня удивленно и непонимающе. (Кстати, для тех, кто не знает, “русскими горками” запад называет наши родные отечественные “американские горки”.)
Жаль, что нельзя было заснять наш самолет во время посадки со стороны. Хотя, порою казалось, что еще чуть-чуть в том же духе — и мне это удастся. Представьте себе чайку, которая в бурю отчаянно пытается схватить оставленный туристами на берегу кусочек хлеба. Наш небольшой самолетик махал крыльями приблизительно так же, как эта бедная чайка, а буря всяческими порывами ветра и прочими струями дождя пыталась воспрепятствовать нам добраться до вожделенной земли. Очень забавная игра. Но наш пилот оказался смекалистее стихии, и обыграл ее. Самолет, чтобы перехитрить ветер, зашел на посадочную полосу немного наискосок, и в таком положении, в конце концов, плюхнулся колесами на бетон. Пассажиры перестали блевать и громко захлопали в ладоши.
Когда нас, наконец, пристыковали к рукаву, я посмотрел на часы, и понял, что наш следующий лайнер в эту минуту набирает скорость на взлетной полосе. Мы с Полинкой, на всякий случай, побежали по указателям к нужному нам выходу на посадку. Пробежав по длиннющему коридору и сдав попутно несколько школьных и университетских нормативов по физическому воспитанию, мы достигли выхода, но снаружи нас ждал отнюдь не самолет, а автобус к следующему терминалу. Прокатившись в автобусе с неспешным парижским водителем (да благословенны будут его седины), мы возобновили наш кросс. Какой-то служащий направил нас на второй этаж за посадочными талонами, где мы прибежали к длинной очереди, и попросили, чтобы нас пропустили вперед. Но нам ответили, что здесь вся очередь опоздала на рейс, и поэтому нам придется стоять вместе со всеми. Я подумал о том, как же мы будем связываться с нашими москвичами в Гаване, которые, наверное, в этот момент уже смотрели на тучи над Парижем с высоты птичьего полета. А Полинка огляделась вокруг, и заметила электронный терминал. Я подошел к нему и засунул в него свой паспорт. Он ответил мне то, что я и сам уже знал: “Ваш рейс улетел, пожалуйста, подойдите к стойке, и вам окажут помощь”. И вдруг меня осенило! Я понял, почему очередь нас не пропустила: это была очередь именно к той самой стойке, и в ней стояли именно те люди, которые не успели на свой рейс. Я зачем-то (Ну а чем еще себя занять? Очередь-то длинная!) засунул свой паспорт в соседний терминал, но он сказал, что документ не распознан. Тогда я засунул в него Полинкин паспорт, просто из настырности. Его он тоже не смог распознать. Во мне проснулся охотничий запал, я вернулся к первому терминалу и снова ткнул в него своим паспортом. В ответ он выплюнул два посадочных талона. Я в недоумении повертел их в руках, но ошибки быть не могло: на них были напечатаны наши с Полинкой имена. Применять дедуктические способности и проводить психоанализ электронного разума французских машин времени не было, поэтому я схватил Полинку за руку, и мы помчались на первый этаж, к выходу на посадку.
Мы преодолели еще один длинный проход, снося с ног встречных и попутных пассажиров. Подбегая к нужному нам выходу, я увидел прикрепленный к рукаву самолет, и начал махать руками служащим аэропорта, стоящим на входе. Но они, совершенно серьезно, даже не улыбнувшись, просто и хладнокровно перекрыли вход красной лентой, как бы намекая, что зачет по физкультуре мы не сдали. Я хотел было порвать ленту грудью, но подумал, что зафиксировать фотофиниш все равно будет некому. Поэтому я просто подошел к служащим и начал упрашивать их пропустить нас на рейс, а Полинка намеренно сделала несчастное лицо. Но французы отрицательно покачали головами, совершенно убедительно ответили, что это невозможно, и отвернулись от нас. Мы продолжали выкрикивать просьбы и мольбы впустить нас, служащие продолжали нас игнорировать, а самолет продолжал стоять у рукава еще некоторое время. Тут к нам подошел еще один пассажир-француз с небольшим чемоданом и начал диалог со служащими на своем родном языке. Потом они с кем-то о чем-то поговорили по рации, убрали красную ленту и под наши радостные вопли все-таки впустили нас внутрь.
Мы уселись на наши места и пристегнулись, согласно светящемуся на табло значку. Было интересно узнать, успели ли сеть в самолет москвичи, и если успели — то ждали ли они нас, или уже потеряли надежду. Самолет еще минут сорок, а то и час, простоял возле рукава. По словам командира экипажа, мы ожидали багаж опоздавших туристов. После нас на борт впустили еще несколько человек, поэтому мы были не единственными, кого хотели побить все остальные за такую долгую задержку. В какой-то момент к нам подошел стюард, спросил у меня фамилию, и сообщил, что меня разыскивает моя сестра. Я вздохнул с облегчением, и ответил, что подойду к ней, как только мы взлетим. Еще какое-то время спустя самолет поднялся в воздух, и мы, наконец, смогли встретиться с нашими москвичами.
Танечка рыдала, затопив слезами почти весь правый проход. Она очень перепугалась, когда их самолет из Москвы совершал посадку в Париже, и очень переживала, как сядет наш, из Киева. После того, как они с Сашей загрузились в самолет на Гавану, и им объявили, что посадка завершена и люки задраены, она подняла переполох и начала выяснять, успели ли зайти внутрь Дима с Полиной. Ответ “нет” ее не устроил, и она, угрожая страшными пытками и насильственной смертью всему экипажу, требовала выдать ей информацию о том, приземлился ли наш самолет из Киева, или еще нет. Пока, наконец, пилот не связался по рации с аэропортом, и ему не ответили, что наш самолет еще не сел. Не знаю, как именно сообщил эту новость Танечке бедолага стюард, и не знаю, что там себе представила Танечка. Видимо, ее посетила мысль, что самолет случайно разогнался и улетел на Луну. Или банально растворился в ядовитой французской атмосфере. Но именно после слов стюарда: “Их самолет еще не приземлился”, Танечка подумала плохое, из ее глаз потекли реки и водопады, и в правом проходе авиалайнера Париж-Гавана случилось наводнение. Именно тогда юный французский стюард понял, что буря за иллюминатором самолета — это не самое страшное природное явление, и что случается наблюдать в жизни катаклизмы масштаба гораздо более значительного.
Второй Потоп, как впоследствие нарекли его летописцы и историки Авиалайнера, случился при нашей встрече. Но это уже были слезы радости, и в скрижалях Авиалайнера однозначно упоминается, что вода Второго Потопа была кристально прозрачна и на привкус сладковата. Два места рядом с нами оказались свободными, и Саша с Таней пересели к нам с Полинкой. Десять часов перелета пролетели незаметно, в беседах, развлечениях и предвкушении увлекательнейшего путешествия.
После приземления в Гаване Таня с Сашей очень быстро получили свой багаж. Лента продолжала крутиться, а наших с Полинкой рюкзаков все не было и не было. Потом лента остановилась, и люди начали интересоваться у служащего аэропорта, будет ли еще багаж из Парижа. Кубинец в форме успокоил всех, ответив, что беспокоиться не о чем, и сейчас все будет, и мы устроились у ленты в ожидании. Через какое-то время лента вновь заработала. Выплюнув все имеющиеся сумки и чемоданы, она покатала их еще немного, и снова остановилась. Оказалось, что это чемоданы уже с другого рейса. Подошла кубинка в форме, и спросила, чего мы все ждем. Потом удивленно сказала: “Так багаж из Парижа закончился еще полтора часа назад!”. Мы ей показали на кубинца, который нас дезинформировал, но тот пожал плечами и ушел. Кубинка тоже пожала плечами, и показала на столик “Lost and found” (служба утраченного багажа). Там нам с Полинкой и еще нескольким пассажирам с нашего рейса (которых оказалось порядка десяти человек) выдали бланки для заполнения, куда мы вписали регистрационны номера и особые приметы наших рюкзаков, а также наши контактные данные, и сказали приходить или звонить завтра.
